– Федя, ты меня, пожалуйста, не агитируй, я сама давно состою в наметовской агитации, – перебила она мужа. – Ты бы лучше Макарова подучил, – закончила она, облегченно вздохнув.
– Мне с Иваном доводилось толковать, когда-то он защищал нэпмана-буржуя, а теперь, когда времена изменились, он жалеет, что их вырубили под корень. Вот и намедни мне говорил: «Советская власть хороша, да больно хитрая». «В чём именно?» – спрашиваю я, а он отвечает: «Да очень просто: одной рукой даёт, другой отбирает. Вот ещё вспомянете Ивана, что вернётся единоличная жизнь, вернётся!» – Я его слушал, как малое дитя…
– А что, Федя, ежели он окажется прав? – не то обрадовалась, не то ужаснулась она.
– Возвращения уже не произойдёт! Реки вспять не текут, а всё, что мешает их течению, они сами уносят, не то давно бы их не стало, затянуло бы густым илом. Так и наша власть: в обиду не даст, что наметила, то и сделает…
– Жизнь, Федя, не река, зачем её уподоблять реке? Это легко тебе говорить, а попробуй на деле, воплоти задуманное. Думаю, статья Сталина только мешает…
– Цыц! – Фёдор приблизился почти вплотную к жене и заговорил тихо: – Смотри, Нина из-под одеяла выглядывает, притаилась, курносая, и всё глазёнками постреливает —наш разговор ей любопытен.
Екатерина повернулась к кроватке дочери, но та мигом захлопнула глаза, притворилась спящей; но было видно, как она медленно-медленно натягивала одеяло на голову. Захотелось Екатерине подойти приласкать дочь, но почему-то этим редко баловала, лишь только больше мысленно и расточала детям ласки. А в последнее время так вообще стала их видеть редко, пропадая в колхозе, и от этого чувствовала себя перед ними в неизбывном долгу. Меньшие дети спали вповалку прямо на полу, жарко дровами натоплена русская печь. Свекровь в охотку расстаралась, а по календарю до начала зимы ещё полмесяца. Заморозок пришел как-то неожиданно, до этого было по-осеннему тепло, правда, в октябре погода периодически менялась: то дождило, то стояло сухо. А за весь сентябрь так и не выстоялось нормальное бабье лето. В это время с лугов свозили накошенное сено, чёрные мохнатые тучи неожиданно затянули небо, а когда начали стоговать, зарядили дожди и хлестали кряду недели три. А потом так же неожиданно распогодилось, но много сена сопрело, и оно осталось на лугах лежать неубранным. Конечно, могли бы успеть поставить стога, да мужики под унылость дождя заливались самогоном… Она же не успевала следить за всеми колхозниками…
В своё время с некоторыми задержками сжали хлеба, обмолотили. Сначала, сколько смогли, сдали государству да на трудодни выдали колхозникам, да на семена оставили. Однако обещанных поставок хлеба государству не выполнили, за что пришлось отчитываться в районе. Осенью больше всего уделяли внимание уборке картошки, но всё равно до заморозка не всю убрали…
Екатерина, полная удивления, не могла понять, почему на личных наделах урожай собирали в два раза больше, чем на объединенных колхозных землях; и вдруг обнаружилось резкое падение урожайности. Конечно, это можно было объяснить и безответственным отношением людей к коллективной работе, и прогулами, и пьянством. Все колхозники трудились по-разному: одни на совесть, другие ленились, а третьи прогуливали, а то и вовсе хлестали самогон. Сколько раз приходилось заставать за этим делом многих мужиков. И уже лишала их трудодней, но такое наказание не помогало. А ведь при единоличной жизни работящие мужики сроду не пьянствовали. Конечно, выпивали, но во время жатвы и заготовки кормов все работали. А теперь нахлынуло целое бедствие…
Из разговоров с мужем Екатерина теперь точно знала, что попойки они устраивали от тоски по старой жизни и за выпивками вспоминали, как с утра до вечера работали на своих наделах, тогда как на колхозных полях – спустя рукава. Часто их приходилось уговаривать, подгонять чуть ли не со слезами на глазах. В старое время лентяи и на личной земле оставались лентяями: они не искали способа, как лучше обработать землю, чтобы собирать богатый урожай. Лентяй беспечно бросал зерно в пашню и думал, что оно само созреет и накормит его, а сам лежал и в потолок поплёвывал.
Этой поучительной байкой крестьяне испокон веку приучали своих детей к послушанию и труду. Вот и выросли работящими Макаров и Пантюхов, да и другие мужики старательные. И вдруг Макаров, которого никогда пьяным не видели, стал пить беспросыпно, и ей, председателю, с ним стала одна морока. А он просто не мог смириться с колхозным строем, вступившим в деревню как некий завоеватель со своей бестолковой уравниловкой. А совсем недавно бросил ей в укор:
– То пил я один, а таперяча коллективно, – и даже прибавил с издёвкой: – Тебе, Катерина, чего от меня надо? Твой мужик на железке работает, а ты его лучше к нам направь и увидишь, что с ним станется.
– Меня ты, Ваня, мужем не попрекай, разве колхоз я придумала или ты забыл, как меня сами избирали?
– Да я тебя не виню, ладно… Может, скоро всё пойдёт своим путём, хотя обломали мужика, привыкай теперь к колхозному горюшку.
На этот счёт старики в селе поговаривали, что в старое время их предки знавали помещичью барщину, поэтому нынешний колхоз напоминал отъезжее поле с барином.
* * *
Так в колхозных заботах для Екатерины быстротечно проскочила весна, затем миновало тёплое лето, и пришла дождливая осень, и вот-вот наступит первая колхозная зима, которая обещала выдаться суровой. И когда неожиданно ударил первый заморозок, возник вопрос: хватит ли скотине корму?
Как только прошли обильные дожди, в колхоз прибыл Снегов и на своей линейке проехался вдоль полей, затем завернул на луга, где инеем заморозка обнесло сгоревшее сено. И потом после объезда колхозных угодий вернулся в правление донельзя сердитый и устроил разгон:
– Это что там у вас на лугах, Мамай прошёл, товарищ Зябликова? Кому сено оставили гнить? – вытаращил он бельмастые глаза над круглыми пунцовыми щеками.
– Да, товарищ секретарь, виновата, сама вижу – сгубила. Думаете, у меня душа не болит? И поверьте, в тот момент никто сложа руки не сидел, все работали. Да кто ведал, что нахлынут дожди, ведь погода долго стояла сухая?!
– И ты ещё рассуждаешь! Да это прямое вредительство, а за него знаешь что бывает, Зябликова! – вскричал Снегов. – Убрать, достоговать, приказываю немедленно! Не то вместе с Наметовым пойдёте под суд! – исступленно кричал он. – Была б ты не женщина, Зябликова, я бы с тобой не церемонился, ясно? – вытаращил он в гневе свои глазища.
– Ох, что тут неясного, – тяжело вздохнула Екатерина, печально отворачиваясь к окну.
В это время в контору вошёл Наметов и не успел снять шапку, как к нему, услышав чьи-то шаги, повернулся Снегов.
– А, вы пришли, Пётр Иванович, – громко обратился секретарь к только что вошедшему.
Когда Наметов увидел заворачивавшую к правлению секретарскую линейку, он мигом поспешил, предчувствуя недоброе. И теперь, напуганный его окриком, он сел на лавку в углу и тёр крупным кулаком свой большой выпуклый лоб.
– Что, товарищ Снегов? – тот быстро поднял голову на широких, могучих плечах. И вообще был он высок, плотен, в войну служил в кавалерии.
– Вы, старый большевик, у меня спрашиваете? Почему не помогли мобилизовать людей?! Чем вы тут всю осень занимались? Или спокойно глазели, как сено уйдёт под снег? Безобразие, вредительство, вот что вам грозит!
– Товарищ Снегов, колхоз уже существует больше полугода, а где обещанные трактора, косилки? У нас своих косцов мало…
– Говоришь – «мало»? – перебил секретарь. – Когда жили единолично, почему-то без тракторов справлялись? Подчистую всё убирали!? Так вот, заявляю: научитесь убирать без техники! А то что-то быстро, удивительно быстро стали забывать. Или надеетесь на помощь района? Нет, уж пока убирайте своими силами, а мы спросим по всей строгости!
– Раньше люди сами видели, когда и что убирать в первую очередь, а что оставить на потом. Тогда свой инвентарь берегли, а теперь он колхозный, ломается; кузню наладили, а кузнец не успевает…
– Да ты знаешь, что ты себя разоблачаешь, Петр Иванович, как вредитель? Оправдание ищешь саботажникам, которые прикидываются лодырями! А вы жмите, давите, выявляйте вредителей, подкулачников – и к нам!
– Товарищ Снегов, – Наметов побледнел и быстро встал и, как по стойке смирно, выпрямился на больших крепких ногах, а секретарь тотчас уменьшился ростом. – Мы уберем подчистую всё, обещаю…
– Я сказал, чтобы сено до единого стебелька собрали, – перебил тот. – Всё! – Снегов хлопнул картузом по столу и тут же машинально надел на голову, стремительно пошел из конторы, точно здесь ему стало невмоготу дышать. Наметов побежал следом и скоро поравнялся с секретарём, в его движениях было что-то угодливо-трусливое.
